Ни горячего, ни холодного...

  Володя Баркин вырвал зуб. А дома его ждала жена Татьяна: в гости сегодня собрались, на день рождения. Володя рассказал Татьяне об экзекуции у дантиста и подошёл к зеркалу.
   - И всё?
   - Всё.
   - Ну, про два часа все знают,- сказала Татьяна.- С детского сада.
   - Нет, она ещё, вроде,сказала: ни горячего, ни холодного, - вспомнил Володя, вглядываясь в зеркальное отражение провала рта. При этом у него получилось: "ы-га-аха-ха,ы-хо-хо-хохо".
   - Чево? - не поняла жена. - Пасть закрой.
   - Ни горячего, ни холодного, - членораздельно повторил Володя.
   - Когда? В эти два часа?
   - А хрен его знает.
   - Будет тебе в гостях разгрузочный день. Ни жрать, ни пить - понятно.А градусы при чём? А ну-ка, открой!
   - Да ладно,- увернулся Володя.- Что там смотреть.
   Но было поздно: жена приблизилась на критическую дистанцию.
   - Ах, вон в чём дело,- раскусила она манёвр мужа.- Уже успел! На какие шиши?
   - Ты же на укол мне давала.
   - На укол давала.
   - Ну, вот...
   - Что?
   - А я - без укола. Сэкономил...
   Жена наливалась праведным гневом, слова у неё плавились и не получались.
   Володя знал: сейчас будет взрыв. И постарался спустить пар.
   - Сэкономил и шоколадку тебе купил. Вот: "Россия - щедрая душа". Тринадцать рублей...
   - Вот сам её и соси: у тебя теперь зубов нет! - Татьяна выхватила плитку и, не глядя, швырнула её от себя. Плитка врезалась в вазу с розами и опрокинула её. - Ты что, в гостях не успел бы набраться?! - и хлопнула дверью спальни.
   А ваза катилась по столу, катилась медленно; вода жемчужно выплёскивалась на ковёр, а Володя почему-то не мог двинуться с места. Успел бы подхватить вазу, а - стоял.
   Дверь спальни резко распахнулась
   - Мы никуда не идём! - выкрикнула Татьяна.
   Дверь хлопнула, ваза упала и разбилась. Лучи солнца  вспыхнули на осколках и разбежались радугой по потолку и стенам.
   - Блин! Больно ведь! - крикнул Володя в дверь. - Сто граммов вместо наркоза! Даже в войну давали.
   Прислушался. За дверью было тихо.
   Он подошёл к столу, взял серебряно-прозрачный, хрустящий, с завитушками серпантина букет роз, предназначенный имениннице, и ушёл на кухню. Нашёл в шкафу двухлитровую банку, налил воды, поставил розы. Закурил.
   Долгое летнее солнце ещё стояло над вечерним городом, но тени уже были длинными и густыми. Ленивые высокие облака стояли недвижно. Было душно. С высоты десятого этажа казалось, что вечерняя прохлада желанно и ласково заполняет тротуары, переулки, улицы.
   В гостях нужно быть через час, время есть, Татьяна ещё успокоится. Вазу жалко...
   Володя загасил под краном сигарету и вернулся в комнату. Пока жена в оппозиции - убрать и не усугублять ссору. И не успел. Татьяна вошла, увидела осколки, шумно, ртом, хватанула воздух:
   - А-а! Разбил?! А цветы? Где цветы? Выбросил?!
   - Да успокойся ты! Ну, разбил! Нечаянно. Ну, выпил!
   - Цветы где?! - Татьяна бросилась на балкон.
   - Да на кухне цветы! Успокойся! - Володя взял жену за плечи, та дёрнулась, резко отстраняясь руками, и зацепила опухшую челюсть мужа. Володя охнул,с хватился за щеку, замер, гася пульсирующую боль.
   Таня выскочила с балкона.
   - Милые бранятся... - подал голос с соседнего балкона Сан Саныч, пенсионер и собачник. - Витьку в лагерь отправили?
   - В лагерь, - буркнул Володя и вошёл в комнату.
   Вода впиталась в ковёр и пятно смотрелось бордово и тревожно. Радуги погасли, остро и зло мерцали осколки вазы.
   Хорошо, что Витька в лагере.
   - Татьяна! - Володя заглянул в открытую дверь спальни: нет. А дверь на кухню закрыта.
   - Таня!
   Жена молчала.
   Володя попробовал приоткрыть дверь, но её с силой захлопнули.
   Он взял ключи и вышел из квартиры.
   Двор был наполнен прохладой. За столиком, который давно уже превратился из доминошного в скатерть-самобранку, сидели мужики. Под пивко и стопочку обменивались огородными заботами и по привычке ругали демократов.
   Володя остановился у подъезда, закурил. Ну, что за дела? На ровном месте! Ни горячего, ни холодного, блин...
   Вышел Сан Саныч, держа на поводке свою Лайму. Псина увидела Володю, завиляла хвостом, прижала уши: уважала соседа. Сосед почесал её за ухом, овчарка благодарно глянула на него умными глазами, открыла пасть, захекала, "заулыбалась".
   - Поссорились? - спросил Сан Саныч.
   - Сан Саныч, тебе-то что?! - вспылил Володя.
   Лайма вскинула уши, замерла настороженно.
   - Спокойней, Володя. Собака реагирует.
   - Извини.
   - Ну, пошли, Лайма.
   Сан Саныч с Лаймой повернули за угол дома.
   - Иди к нам, Володя! - позвали от столика.
   Володя отшвырнул сигарету, подошёл.
   За столом сидели трое: Юрка с восьмого из полуторки, сизоносый Женя (за сорок, но - Женя) с третьего этажа и, чёрный от загара как жук, дядя Ваня с пятого - пенсионер-первогодок. Юрка налил гранёную стопку из беслановской "Чарки", протянул Володе:
   - Принимай.
   - Не, я зубы выдрал.
   - Тем более, хватани. Болеутоляющее.
   - Нет. Не есть, не пить два часа, - отказался Володя и подумал: "Хватит. Уже утолил. На свою голову".
   - Ну, смотри. Хозяин - барин. - Юрка длинным глотком втянул в себя тёплую водку, скривился, выдул из себя воздух, хрупнул малиновой редисочкой. Налил очереднику: Жене.
Женя меланхолично жевал укроп.
   - А что, - спросил он Володю,- ты не садист?
   - Нет.
   - Значит, не знаешь, что такое топинамбур.
   - Почему не знаю? Знаю. Занимался немного огородом. Бросил. Невыгодно: дешевле купить овощи.
   - Почему невыгодно? - встрял дядя Ваня. - Очень даже выгодно. Поди купи: сколько стоит килограмм помидорчиков?
   - А сколько тебе килограммов на салат надо, дядь Вань? - парировал Володя.
   - Причём тут салат? Своими руками!
   - Вот это может быть радостью. А в остальном... Посчитай: сколько часов с весны до осени ты занят огородом, переведи это в смены, да заплати себе по-среднему и сам увидишь, что ягодки-огурчики становятся золотыми для тебя.
   - Значит, не советуешь садить топинамбур? - Женя выпил и продолжал жевать стебелёк укропа.
   - Ничего не значит! Я не говорил: сажать или нет! - Володя завёлся, прикусил язык - слёзы выступили. - Отстаньте вы от меня со своими огородами! Сажайте топинамбур, выращивайте свой анЕтум гравиОленс! Ради бога!
   - Да ты чё волну погнал? Успокойся, - миролюбиво сказал Юрка.
   - Зубы, - понимающе произнёс дядя Ваня.
   - Как ты сказал? ГравиОленс? Это что за фрукт? - оживился Женя.
   - Да это же... - Володя споткнулся. Хотел было сказать и проглотил звук: бес взыграл. - Это такая штука: посадил весной, а к осени - в земле картошка, на ветках - яблоки.
   Мужики переглянулись.
   - Французы называют: помдО, - продолжал розыгрыш Володя.
   - Как, как? Помидор, что ли?
   - Да нет! "Пом" - по-французски яблоко. "Пом дэ  тэр" - земляное яблоко, так они называют картошку. "До" - значит "два". "Пом-до" - два яблока: одно в земле, другое на ветке, - фантазировал Баркин. - А у нас "помдО" называют "памдА".
   - Да - а - а, - протянул дядя Ваня. - Французы, что с них взять: они и яблоко "мандой" назовут, не постесняются.
   - Не ман-, а пам-да, - поправил дядю Ваню Женя.
   - Какая разница! - Дядя Ваня опрокинул гранёную стопку, занюхал укропом, крякнул.
   - А я что-то слышал об этом, - Женя почесал потную шею. - Кто-то мне говорил об этом гравиОленсе.
   Конечно же слышал! Кто-то при Женьке назвал укроп красивым латинским именем, а тот и запомнил. Баркин глянул на нахмурившегося дядю Ваню, на смятённого Юрку и сказал, еле сдерживая смех:
   - По телевизору, наверное, слышал. В передаче про дачи.
   - А что же садить: яблоко или картошку? - не понял дядя Ваня.
   - Вместе, тундра! -  Уверенно ответил ему адепт топинАмбура и памдЫ Женька.
   - А деревья куда? Ну... стволы, - спросил Юрка.
   - На дрова, на дрова! - рассмеялся Баркин.
   - Чё ты гонишь? - понял Юрка и тоже заржал.
   Дошло и до дяди Вани с Женькой.
   Смеялись долго, с придыханием и всхлипами.
   - Памда!
   - Ну, Вовка, уморил!
   - Гравиоленс!
   - Наливай!
   - Чирик не найдётся?
   Возле них стоял фиксатый парень в футболке, из-под рукавов которой до кончиков пальцев синела роспись татуировок. Огородники видели его в компании дворовых шалопаев и ещё двух незнакомцев, таких же как и фиксатый. Они сидели на корточках, по-тюремному, метрах в двадцати, в небольшой дворовой рощице. Пили.
   Мужики затихли, а Юрка, который по малолетке пару лет отсидел, набычился:
   - По средам не подаём.
   Фиксатый скользнул взглядом по пальцам Юрки с метами зоны.
   - Ты, братан, чавку захлопни. Не один.
   - Бог подаст, - поддержал Юрку Женя.
   - Шёл бы ты... - вздохнул дядя Ваня.
   - Песню, дурак, испортил, - сказал Володя.
   Фиксатый метнул в него пристальный взгляд и потянулся к бутылке с водкой. Юрка перехватил его руку:
   - Убери, отсохнет!
   - Не по понятиям, братан. Угостить должен.
   - Здесь у тебя должников нет, - Юрка отбросил руку фиксатого.
   - Вы мне по жизни должны, - фиксатый обнажил зубы, блеснул золотой коронкой.
   Совсем неожиданно где-то громыхнул гром.
   Флегматичный Женя рывком встал с лавки, схватил бутылку:
   - Должны?! Получишь! И по понятиям и по репе своей фиксатой!
   Баркин сграбастал Женьку:
   - Не торопись, Женя!
   А к ним уже подтягивались остальные из рощицы - вразвалочку, лениво.
   И двор затих. Гуляющие с детьми мамаши и бабушки остановились, развернулись в сторону
огородников. Гмыхнуло. Близко и сердито.
   Женька вырвался из рук Баркина.
   - На! Угощайся! - Он выплеснул оставшуюся в бутылке водку в морду фиксатого.    -   Жри! А может - пивка?! - Женька схватил "соску" с пивом.
   А из-за дома появился Сан Саныч с Лаймой.
   Подельники фиксатого дружно бросились на Женьку, сбили его с ног. Володя изловчился и припечатал одного из подельников фиксатого мордой к столу. Тот как-то сразу странно затих; из-под щеки его расплывалась кровь: в стопку нырнул подельник. А Юрка сходу метнул свой булыжный кулак в челюсть фиксатого. Челюсть хряснула и вышла из шпунтов. Фиксатый рухнул, но тут же вскочил, поддерживая челюсть руками. Дядя Ваня утаскивал Женьку с поля боя, заорал хрипло:
   - Вы что, охренели?! Охренели, да?!
   На ближних балконах появились зрители.
   - Ларис! - кричали снизу. - Позвони в милицию! Пусть их, на фиг, всех забирают! Пьянь!
    Лайма рвалась с поводка, лаяла, танцуя на задних лапах и молотя воздух передними: не нравилась ей эта свара, а хозяин не отпускал вмешаться.
   И грянул ливень! Прямо-таки ниоткуда, при солнце.
   Зрители сбились под козырьками подъездов, а на помощь огородникам выскочили под дождь несколько мужиков-добровольцев.
   Бойцы падали, скользя по мокрой траве и глине, но сражение продолжалось. Под проливным дождём, под мат и вопли, рощинская компания позорно оставляла поле боя.
   - Развелось вас - как тараканов! - давал поджопников Женька тому, который притормозил за столом на стопке. - Хозяева, блин! Разрешения надо спрашивать, чтобы посидеть у нас во дворе. И будете спрашивать. Научим! Шелупонь!
   ...Победители вернулись к столу. На нём тускло поблёскивали осколки стопки. А "соска" с пивом, странно, стояла как приклеенная. Юрка поднял с земли редиску, обмыл её под дождём и дурашливо заорал:
          Эх, огурчики, да помидорчики!
          А мы барахтались, да в коридорчике!
   И смачно хрупнул редиской:
   - А кто идёт за "Клинским"?
   Мужики нервно хохотнули.
    ...Ночью Володя осторожно, чтобы не разбудить Татьяну, ссунулся с кровати, прошёл на кухню. Не включая свет, взял из холодильника кувшин с квасом и аппетитно, крупными глотками утолил жажду. Закурил.
   За окном, умытый дождём, переливался огнями ночной город.
   "Что же это за жизнь: ни горячего, ни холодного, - подумал Баркин. – Нет уж!».