Похоронили Пантелея, как и положено, на третий день, 13 августа. Воссоединился, наконец, Погорелов – старший со своей Степанидой. У той была простудная хворь. Сгорела по весне в три дня. А вот почему Пантелею жизнь опостылела – загадка.
Дни стояли погожие и смерть Пантелея нарушила напряженный ритм страды, выбила из колеи всю семью. Данила уединялся на конюшне с Орликом и выходил оттуда с красными глазами. Гаврила не заходил в избу целыми днями, и Ванятка не отставал от него ни на шаг: боялся мёртвого деда. Ах ты с горы да на горку… Одна Аграфена была на глазах и на людях: тащила груз обрядовых приготовлений.
За поминальным столом Гаврила сказал:
- Прости, если что не так… Земля тебе пухом.
После поминок нашел Даньку в конюшне рядом с Орликом. Долго стоял, смотрел на сына: оба молчали. Повернувшись уходить, произнёс:
- Расти, Данила, быстрей, – голос засёкся, Гаврила поперхнулся. – Не осилить нам жизнь без деда и Катерины.
И вышел.
Подсекла смерть Пантелея всю семью, больно уронила… Сумеют ли снова стать на ноги? Об учёбе Даньки теперь не может быть и речи. Дарье лет пять не видать замужества: по крайней мере, пока Данила не приведёт в семью жену: пару рабочих рук. Надо жить.
14 августа, на Михея – тиховея вся семья Погореловых была в поле. Даже Ванятка. Аграфена попросила Евдокию Клюкину, куму свою и соседку, подоить корову и задать корм свиньям.
День стоял тихий, нежаркий, со слабым ветерком. Значит и осень будет погожей. Подтверждается предсказание Пантелея.
Жали пшеницу. Аграфена и Даша серпом, Гаврила и серпом и косой, Данька подменял уставшую Дашу, а Ванятка ходил хозяином и ко всему присматривался. С середины дня Гаврила стал свозить скошенную пшеницу на гумно, чтобы не вымокла в поле.
15 августа – Успенье Божьей Матери. Успение – значит "кончина", смерть. Но всегда этот день воспринимался как праздник. И на этот раз: тем кто не успевал убрать хлеб, помогали, устраивали "выжинки". Хозяин за это угощал помощников. Те же, кто сами успевали сжать на Успение последний, "именинный" сноп, праздновали "Дожинки".
Погореловы обошлись пока своими силами, всё успели: и вспахать, и посеять, и урожай убрать. Только овёс остался.
…Последний "именинный" сноп собирали из оставшихся колосьев пшеницы Аграфена и Дарья. Жали молча. Нельзя говорить, а то жених будет слепым.
Когда набрали сноп, на полосе оставался небольшой островок колосьев: в аршин шириной и в аршин длиной. Аграфена собрала в пучок колосья, наклонила их в одну сторону, перевязала приготовленной лентой.
- Илье бороду завиваем, - произнёс, наконец, Гаврила.
Аграфена положила под стебли хлеб с солью:
- Батюшка Илья! Уроди ржи, овса, ячменя и пшеницы.
Встала, улыбнулась, обвела взглядом страдное воинство:
- Кто пахал – тому силку, а кто сеял – тому две, а кто жал – тому все.
Погореловы отказались от участия в общекрестьянском застолье – складчине; некстати, не по совести будет: только похоронили Пантелея, да и устали в усмерть. Вывезли жнивье с поля, поставили сноп под иконами и рухнули от усталости до самого утра.
А утром – третий, ореховый Спас. Детвора отправилась в лес за орехами, а Гаврила косить овсяной клин. Известно, что не кони везут, а овёс везёт; у сытого коня восемь ног.
Как на льняные смотрины готовили обыденную пелену – холстину, так Аграфена приготовила обыденный пирог из "новины" – зерна нового урожая. Смолола пшеницу на ручной мельнице, просеяла, заквасила.
И когда дети вернулись из леса – пирог стоял на столе.
Младший Ванятка хныкал: соринка в глаз попала. Откуда – в тихую погоду? Но – попала. Аграфена аккуратно оттянула веко Ванятки пальцами, прильнула к лицу сына своим лицом и мгновенно, как только она и умела, вытащила кончиком языка соринку. Это было похоже на цирк.
- Иди, отряха – мученик! – Мать сняла с языка соринку. – Вот твоя мука.
Дети похлебали щец с картошкой, закусили пшеничным пирогом с земляникой. А стали делить орехи – рассорились.
- Господи! Спасу на вас нет, - Аграфена сама разделила орехи на три равные кучки.
На следующий день всей семьёй, в три косы – Гаврила, Аграфена и Данька в навычку – одолели овёс. Свезти весь не успели, оставили в поле, до сентября. Завтра возить нельзя. Завтра, 18 августа, в день Флора и Лавра – конский праздник, Орлик именинник.
Конь – главное богатство мужика. А потому и причитает крестьянин над павшим конём как над человеком, называя его "кормильцем" и "родимым".
С утра Погореловы мели и мыли избу, мыли и расчёсывали Орлика, вплетая ему в гриву цветные ленты и лоскуты. Без седла, но в узде отвёл коня Гаврила к церковной ограде, где священник отслужил молебен и окропил животных водой.
Данька просил отца оставить Орлика на скачки, но Гаврила не позволил:
- Пущай отдыхает. Он сейчас у нас главный.
19 августа, на Андрея Стратилата, Погореловы от зари до обеда возили с поля овёс, а после полудни устроили девятидневные поминки по Пантелею.
Неупокоенная душа Пантелея и на этот раз вызвала к вечеру хмарь и дождь. Прошло лето земледельца. Началось молодое "бабье лето", когда работа в поле закончена, можно вздохнуть пару недель и снова за работу: огород, лён, конопля.
На Фаддея, 21 августа, день был чистым, солнечным и прохладным. Значит впереди ещё четыре недели хорошей погоды.
Прав был старый Пантелей.
Земля ему пухом…
