Крестьянские дети: День восемнадцатый

Наступил выходной день для всей семьи, но зима не отступила: выла метель, сильные порывы ветра секли лицо льдистым снегом. На улицу не выйдешь – никакой радости. Небо в тяжёлых свинцовых тучах; не день – а вечер.

  В квартире включили свет. Это днём-то! А Таня предложила свет выключить, а зажечь свечи: красивые, фигурные, цветные в подсвечнике, которые остались от Нового года.

  Так и сделали. Стало хорошо: за окном пурга, а здесь – тепло, уютно, свечи…

  - А что в это время делали в деревне? – спросил Серёжа.

  - В это время – это зимой? Или в конце февраля?

  - В конце февраля.

  - Начиная с Рождества, по всей России шли свадьбы. До самой масленицы, которая к нам подкатится через две недели. А конец февраля… Начинали готовиться к севу зерна.

  - Зимой?!

  - Да, да – именно зимой. Крестьяне выносили посевное зерно на утренний морозец (говорили: на три утренние зори); считали, что зёрна чуть примороженные, чуть «тронутые морозом», дают лучший урожай.

  - Закаляли зерно, - сделал вывод Серёжа.

  - Но выносили на мороз и лён и пряжу, для того, чтобы нитки были ровными и белыми.

  - А как так получалось?

  - Не знаю. Но люди это делали, а, значит, и верили, что толк будет. Где-то в конце февраля – Власьев день. Люди ходили друг к другу в гости, но главное то, что начинались торги по продаже скота. А вечер двадцать восьмого февраля был вечером «окликАния звёзд». ОвчарЫ – пастухи овец – вечером смотрели на звёзды и говорили определённые слова. Делали они это для того, чтобы появилось в хозяйстве больше ягнят – детёнышей овец.

  - Это правда? – удивилась Таня.

  - Правда, что такие слова произносили. А добавляли ли эти заклинания ягнят, я не уверен. А пастухи верили. Они были суеверными…

  - Верили в сверхъестественную силу, - вспомнил Серёжа.

  - Молодец! А окликАние  звёзд – древний обычай. И пастухи исполняли этот обычай. Что ещё делали в конце февраля? Занимались своими обычными ежедневными делами: ткали, пряли, плели лапти, чинили обувь и инвентарь у весне… А дети помогали старшим. Вон, Миша, сын Ивана Ермолаевича, крутился во дворе, в хлеве возле скотины. Кстати, в какую школу отдавали учиться Мишу: прихОдскую, зЕмскую или частную?

  - В зЕмскую, - сказала Таня. Ей нравилось это слово.

  - В частную, - возразил Серёжа, - потому что Иван Ермолаевич учителю деньги платил за обучение.

  - Да, пожалуй, что частная. Но в частной школе никогда не бывало столь много учеников, сколько было в классе. Значит, это зЕмская школа, которую содержали и крестьяне и зЕмство.

  - Ага! – ликовала Таня. – Я угадала!

  - Угадала, а не доказала, - возразил Серёжа.

  - Успокойтесь. Я сейчас вам прочту, как выглядела зЕмская школа. Из воспоминаний учителя зЕмской школы.

  Папа взял, видно давно подготовленную книгу и открыл на закладке.

  «Теперь несколько слов о школьном здании. Рядом с комнатой учителя помещалась кухня таких же размеров, как и учительская комната. Двери из комнаты и из кухни вели в коридор, где дети раздевались. Многие незнакомы были с вешалкой и клали одежду прямо на пол; так же поступали и малыши, не могшие пользоваться вешалкой и боявшиеся просить старших учеников, не говоря уже о стороже или учителе.

  Первая группа скоро – на примере товарищей – познакомилась с назначением вешалки – и это было целым событием для ребят!  Раз навсегда избавлялись они от необходимости класть одежду на пол или просить помощи старших, которые смеялись над малышами.

  Из коридора дверь вела в классную комнату, площадью в шестьдесят четыре квадратных аршИн, где помещалось семьдесят-восемьдесят человек».

  - Серёж, включи, пожалуйста, торшер: мне плохо видно. Спасибо.

  - А что такое «аршИн»? – спросила Таня.

  - Это устаревшая мера длины, как и верстА. Семьдесят сантиметров. Вот столько, примерно. - И папа развёл руки в стороны. – А шестьдесят четыре квадратных аршина… - Папа задумался, сосредоточился… - Это, примерно такая же комната, как и ваш класс. Только класс этот в школе был один, и в этом единственном классе занимались семьдесят-восемьдесят учеников.

  «Впечатление получалось от комнаты этой ужасное: чёрные от грязи полы, не мывшиеся по целым месяцам; выбитые во многих рамах стёкла; печь, угощавшая при каждой топке учеников и учителя дымом и головными болями; поломанные парты, которые ремонтировались самими учениками – где гвоздик вобьют, где верёвочкой к стенке привяжут – и стоит себе; доски пола, прогнившие и проваливавшиеся под ногами, грозя оставить кого-либо калекой, - вот картина, какую я застал в школе».

  - Вот такая зЕмская школа. Потом, постепенно, этот учитель всё наладит и отремонтирует. А пока нужно было записывать и приглашать учеников в школу.

  «Просматривая список записавшихся в школу детей, я удивился, что из Жданова, деревни с двадцатью дворами, поступили только два мальчика. Между тем, по наведённым мною справкам, в деревне было около двенадцати-пятнадцати детей школьного возраста. После некоторого раздумья я решил отправиться в Жданово и постараться убедить крестьян отдавать детей в школу. До Жданова было четыре версты, и я пригласил в попутчики молодого рЕгента местного церковного хора – малоразвитого, но симпатичного молодого человека».

  - Регент – дирижёр, руководитель церковного хора, - объяснил папа, опередив Серёжу с его вопросом.

  «В большинстве домов моя проповедь была встречена холодно, почти враждебно. Мне говорили, что и без меня они знают, что хорошо учить детей, и если не учат, так, значит – нельзя, не могут, что я только дразню детей, которые плачут, учиться. Другие просто запирались от меня, и я понимал их мотивы (причины): не хотели, чтобы я бередил (тревожил) их раны! Только в двух-трёх домах я встретил радушный приём: меня не знали куда посадить, не садились при мне, бросали работу. Они говорили, что вот, мо, рожь посадим, справим (купим) одежонку и отправим в школу Ваську или Настьку, что и всем хочется учить детей, да не могут: не то что в школу, на двор выйти не в чем, по очереди ходят.

  …Мы недаром проходили в Жданово: три новичка из Жданова пришли записываться на следующий же день».

  - Ребятам из этой школы попался хороший учитель: школу отремонтировали при его содействии, в игры с детьми играл, уроки вёл интересно. Вот послушайте.

  «Иной раз прямо-таки диву даёшься, до чего скУдны (малы) детские понятия! Вот, например, я спрашиваю: «Кто такой итальянец?» Говорят»Он на тальянке (гармошке) играет». Когда я разъяснял детям, то им становилось не только смешно, но и досадно… Однажды я спросил малышей, как зовут Николая Чудотворца (имя святого). Отвечают: «Апостол Пётр, Алексей Божий человек» и т. д. Я обращаюсь к среднему отделению, тоже не знают. И только в старшем отделении нашёлся один из всех, который сказал, что Николая Чудотворца зовут Николаем, а апостола Петра – Петром, и т. д.»

  - Пап, пап! А апОстол  - это кто? – спросила Таня.

  - Апостолы – ученики Христа, после смерти его проповедовавшие христианство, учение Христа.

  - Па, я не понял: что, и старшие и младшие – все занимались в одной комнате и сразу? – спросил Серёжа.

  - Да, я же говорил. Первый, второй и третий класс. Автор называет классы «отделениями»: младшее, среднее, старшее.

  - А какие уроки были в зЕмской школе?

  - Чтение, письмо, математика и закон Божий. Это – основные уроки. А были ещё: и старославянский язык, пение, чистописание. Закон Божий вёл местный священник, а все остальные уроки – один учитель. Вот как он проводил урок математики.

  «С каждой новой задачей внимание притуплялось… Становилось ясно, что необходимо было расшевелить мозг, и я диктовал: «Мальчику один год, его сестре три года. Сколько им обоим будет через два года?»

  - А сколько будет? – спросил папа у Тани и Серёжи. – С Таней понятно: ей нужно взять ручку и бумагу и решать. Она устно не сможет посчитать. А ты, Серёжа, можешь. Так – сколько?

  - Шесть! – выкрикнула Таня, показывая загнутые пальцы.

  - А ты, Серёж?

  - Восемь…

  - А теперь слушайте дальше.

  «Наконец, подняты все руки, все хотят отвечать, тянут руки так, что порою кажется, вот-вот оторвётся рука.

  Спрашиваю. Отвечают: «Шесть».

  - Ага! – крикнула Таня.

  «Нет, неверно!» – говорю я. На лицах детей изумление. Часть рук опускается. Проходит минута. «Шесть, шесть», - несётся со всех сторон. «Нет!» - повторяю я. Дети почёсывают затылки… Опять заработали пальцы, зацарапали грифели, а результат всё тот же. Пробовали угадывать: «Пять», «семь»…

  Я объяснил задачу. Дети поняли, что споткнулись они, попали в западню, и начинали весело смеяться, говорили, что я не проведу их больше – будут осторожнее».

  - Так – сколько?! – не выдержала Таня.

  - Серёжин ответ правильный: восемь.

  Серёжа заулыбался.

  А папа продолжал.

  «Теперь в течение двух-трёх дней они были очень внимательны, с ответами не торопились – искали подвоха в задачах. Мы уже проходили вычитание. Снова ряд задач усыпляет детей, и новая задача поджидает их: «На крыше сидело десять воробьёв, охотник убил четырёх из них, сколько осталось?»

  Папа посмотрел на ребят. Таня снова стала загибать пальцы. А Серёжа улыбнулся и сказал:

  - Четыре.

  Папа продолжал.

  «Дети, не долго думая, ответили: «Шесть». «Нет!» - бросал я. Дети возбуждались, встряхивались, подскакивали на местах… Одна минута поверки – и тот же ответ. «Плохо, плохо вы считаете, осталось четыре, остальные улетели!»

  - А-а, - поняла Таня.

  Папа с Серёжей рассмеялись.

  «Посмеявшись, мы снова принимались за работу.

  Таким образом внимание всегда настороже – зато, когда малышам удаётся решить такую задачу с подвохом, нет предела детской радости».

  - Только для Тани, как для младшей группы, задача с подвохом, задача на сообразительность. Из урока этого же учителя. Внимание, Таня! На столе горело девять свечей. Я погасил две. Сколько свечей осталось?.

  Таня глянула на оплывшие в подсвечнике свечи, подумала и радостно воскликнула:

  - Две!

  - Молодец! Сообразительная девочка. А мы вовремя не погасили наши свечи и они сгорели все. Гаси остатки.

  Таня и Серёжа погасили свечи, стали трогать пальцами оплавленный воск.

  - После метели – всегда морозно и солнечно, сказал папа. – Я думаю, что завтра мы сможем сходить на лыжах.